Неточные совпадения
— Здорово, Василий, — говорил он, в шляпе набекрень проходя по коридору и обращаясь к знакомому лакею, — ты бакенбарды отпустил? Левин — 7-й нумер, а? Проводи, пожалуйста. Да узнай,
граф Аничкин (это был
новый начальник) примет ли?
Между тем
граф серьезных намерений не обнаруживал и наконец… наконец… вот где ужас! узнали, что он из «
новых» и своим прежним правительством был — «mal vu», [на подозрении (фр.).] и «эмигрировал» из отечества в Париж, где и проживал, а главное, что у него там, под голубыми небесами, во Флоренции или в Милане, есть какая-то нареченная невеста, тоже кузина… что вся ее фортуна («fortune» — в оригинале) перейдет в его род из того рода, так же как и виды на карьеру.
Это слово, в виде прилагательного имени, как-то плохо звучит, но, если приятно
графу новому, то почему же не называть его так, хотя, верно, родится много шуток по этому случаю.
Более всего ей нравится в романах длинная, хитро задуманная и ловко распутанная интрига, великолепные поединки, перед которыми виконт развязывает банты у своих башмаков в знак того, что он не намерен отступить ни на шаг от своей позиции, и после которых маркиз, проткнувши насквозь
графа, извиняется, что сделал отверстие в его прекрасном
новом камзоле; кошельки, наполненные золотом, небрежно разбрасываемые налево и направо главными героями, любовные приключения и остроты Генриха IV, — словом, весь этот пряный, в золоте и кружевах, героизм прошедших столетий французской истории.
В изобретении разных льстивых и просительных фраз он почти дошел до творчества: Сиятельнейший
граф! — писал он к министру и далее потом упомянул как-то о нежном сердце того. В письме к Плавину он беспрестанно повторял об его благородстве, а Абрееву объяснил, что он, как человек
новых убеждений, не преминет… и прочее. Когда он перечитал эти письма, то показался даже сам себе омерзителен.
— Постойте, постойте!
новый гость, надо и ему дать билет, — и, легко соскочив со стула, взяла меня за обшлаг сюртука. — Пойдемте же, — сказала она, — что вы стоите? Messieurs, [Господа (фр.).] позвольте вас познакомить: это мсьё Вольдемар, сын нашего соседа. А это, — прибавила она, обращаясь ко мне и указывая поочередно на гостей, —
граф Малевский, доктор Лушин, поэт Майданов, отставной капитан Нирмацкий и Беловзоров, гусар, которого вы уже видели. Прошу любить да жаловать.
Этому
новому нашему сопутнику, оказавшемуся впоследствии чрезвычайно интересным человеком, по виду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме
графа А. К. Толстого.
Наденька ушла в сад;
граф не пошел с ней. С некоторого времени и он и Наденька как будто избегали друг друга при Александре. Он иногда застанет их в саду или в комнате одних, но потом они разойдутся и при нем уже не сходятся более.
Новое, страшное открытие для Александра: знак, что они в заговоре.
И в этот день, когда
граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял книгу, которою она, бывало, вызывала его в сад от матери, показал ей и пошел к берегу, думая: вот сейчас прибежит. Ждал, ждал — нейдет. Он воротился в комнату. Она сама читала книгу и не взглянула на него. Он сел подле нее. Она не поднимала глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не вышло ли чего-нибудь
нового? О прошлом ни слова.
Прошла осень, прошла зима, и наступила снова весна, а вместе с нею в описываемой мною губернии совершились важные события: губернатор был удален от должности, — впрочем, по прошению; сенаторская ревизия закончилась, и сенатор — если не в одном экипаже, то совершенно одновременно — уехал с m-me Клавской в Петербург, после чего прошел слух, что
новым губернатором будет назначен Крапчик, которому будто бы обещал это сенатор, действительно бывший последнее время весьма благосклонен к Петру Григорьичу; но вышло совершенно противное (Егор Егорыч недаром, видно, говорил, что
граф Эдлерс — старая остзейская лиса): губернатором, немедля же по возвращении сенатора в Петербург, был определен не Петр Григорьич, а дальний родственник
графа Эдлерса, барон Висбах, действительный статский советник и тоже камергер.
— Решительным благодеянием, если бы только ревизующий нашу губернию
граф Эдлерс… — хотел было Крапчик прямо приступить к изветам на сенатора и губернатора; но в это время вошел
новый гость, мужчина лет сорока пяти, в завитом парике, в черном атласном с красными крапинками галстуке, в синем, с бронзовыми пуговицами, фраке, в белых из нитяного сукна брюках со штрипками и в щеголеватых лаковых сапожках. По своей гордой и приподнятой физиономии он напоминал несколько англичанина.
Чиновник опять ушел в кабинет, где произошла несколько даже комическая сцена:
граф, видимо, бывший совершенно здоров, но в то же время чрезвычайно расстроенный и недовольный, когда дежурный чиновник доложил ему о
новом требовании Крапчика принять его, обратился почти с запальчивостью к стоявшему перед ним навытяжке правителю дел...
Сие поражение было последним и решительным.
Граф Панин, прибывший в то время в Керенск, послал в Петербург радостное известие, отдав в донесении своем полную справедливость быстроте, искусству и храбрости Михельсона. Между тем
новое важное лицо является на сцене действия: Суворов прибыл в Царицын.
Бабушка, к дому которой никакие вести не запаздывали, слушала об этом
новом лице с каким-то недоверием и неудовольствием. Я забыла сказать, что в числе ее разных странностей было то, что она не жаловала
графов. По ее правилам, в России должны быть царский род, князья, дворяне, приказные, торговые люди и пахотные, но
графы… Она говорила, что у нас искони никаких
графов не было, и она будто бы вовсе не знает, откуда они берутся.
Отступление от этих правил
граф считал позволительным только в том единственном случае, когда для человека возникают
новые обязательства к существам, с которыми он должен искать полного единения, для которых человек обязан «оставить отца и мать». Такое существо, разумеется, жена. Высоко ставя принцип семейный,
граф говорил, что он считает в высшей степени вредным, чтобы члены одной и той же семьи держались разных религиозных взглядов и принадлежали к разным церквам.
Княгиня выбирала в приданое дочери самое лучшее и как можно ближе подходившее к
новым владениям
графа: лучшие земли с бечевником по берегам судоходной реки, старые плодовитые сады, мельницы, толчеи и крупорушки, озера и збводи, конский завод в Разновилье и барский дом в Шахове.
В то время как сборы княгини совсем уже приходили к концу, губернский город посетил
новый вельможа тогдашнего времени —
граф Функендорф, незадолго перед тем получивший в нашей губернии земли и приехавший с тем, чтобы обозреть их и населять свободными крестьянами. Кроме того, у него, по его высокому званию, были какие-то большие полномочия, так что он в одно и то же время и хозяйничал и миром правил.
— У нас скоро
новая жилица будет!.. Больная дочь
графа!.. Барин приказывает мне за ней ходить!
Пробит насквозь, испорчен. Невозможно
Его надеть. Достать мне надо
новый.
Какой удар! проклятый
граф Делорж!
Бегушеву
граф не смел и заикнуться о пожертвовании, предчувствуя, что тот
новую изобретенную
графом деятельность с первых же слов обзовет не очень лестным именем.
Вскоре по возвращении Бегушева в Москву у него в доме, сверх
графа Хвостикова, появилась еще
новая жилица. В самый первый день, как он приехал и едва только успел немного отдохнуть с дороги, к нему вошел Прокофий и с глупо-глубокомысленным видом проговорил...
— Вообще, mon cher, — снова продолжал
граф, — я бы советовал тебе съездить к
новой вдовице, — по словам священного писания: «В горе бе, и посетисте мене!» [В горе бе, и посетисте мене! (Был в горе, и вы посетили меня.) — Здесь искажен евангельский текст: «Был болен, и вы посетили меня» (Евангелие от Матфея, глава 25).]
Положение
графа было очень нехорошее: если бы изобретенное им предприятие было утверждено, то он все-таки несколько надеялся втянуть Янсутского в
новую аферу и таким образом, заинтересовав его в двух больших делах, имел некоторое нравственное право занимать у него деньги, что было необходимо для
графа, так как своих доходов он ниоткуда не получал никаких и в настоящее время, например, у него было в кармане всего только три целковых; а ему сегодняшним вечером нужно было приготовить по крайней мере рублей сто для одной своей любовишки: несмотря на свои 60 лет,
граф сильно еще занимался всякого рода любовишками.
«Я могу вам услужить этой суммою, — сказал он, — но знаю, что вы не будете спокойны, пока со мною не расплатитесь, а я бы не желал вводить вас в
новые хлопоты. Есть другое средство: вы можете отыграться». — «Но, любезный
граф, — отвечала бабушка, — я говорю вам, что у нас денег вовсе нет». — «Деньги тут не нужны, — возразил Сен-Жермен: — извольте меня выслушать». Тут он открыл ей тайну, за которую всякий из нас дорого бы дал…
Последнее замечание сопровождалось
новым взглядом, направленным на
графа. Графине, очевидно, хотелось знать мнение мужа, чтобы потом не вышло привычного заключения, что все в доме творится без его совета и ведома.
Он рассердился и оставил ее одну, опять одну, среди ее мук, в то время, когда ей угрожает еще
новая опасность от
графа.
Савелий, пораженный припадком безумия Анны Павловны, потом известием о смерти Эльчанинова, нечаянным отъездом самого
графа и, наконец,
новым известием, что Эльчанинов жив, только на другой день прочитал это письмо и остался в окончательном недоумении.
Тихими шагами вошел Иван Александрыч, с ног до головы одетый в
новое платье, которое подарил ему Сапега, не могший видеть, по его словам, близ себя человека в таком запачканном фраке.
Граф молча кивнул племяннику головой и протянул руку, которую тот схватил обеими руками и поцеловал с благоговением. Улыбка презрения промелькнула в лице Сапеги, и он снова начал ходить по комнате. Прошло еще четверть часа в молчании.
Граф посмотрел в окно.
— Это в
новом вкусе, — заметил
граф, — молодая, прекрасная и — образованная хозяйка.
— Да ничего; говорите! — упрашивал Ахилла. —
Граф Кленыхин
новый семинарский корпус у нас смотрел, я ему, вроде вот как ты, поклонился, а он говорит: «Пошел прочь, дурак!» — вот и весь наш разговор. Вот чему я рассмеялся.
По обыкновению своему я принесла к
графу новое любовное объявление, написанное, как водится, на розовой бумажке: по обыкновению своему, он не читал его, а спрятал в бюро, сказав, что дает мне слово прочесть в деревне, от скуки, все нежные эпистолы моих несчастных селадонов.
Говорят, что
граф Бенкендорф, входя к государю, а ходил он к нему раз пять в день, всякий раз бледнел, — вот какие люди нужны были
новому государю.
— Однако теперь они какие деньги-то гребут! Ай-ай-ай… страшно вымолвить… Мне племянник студент летом рассказывал. Рубль за строку, говорит. Как
новая строка — рубль. Например: «В комнату вошел
граф» — рубль. Или просто с
новой строки «да» — и рубль. По полтиннику за букву. Или даже еще больше. Скажем, героя романа спрашивают: «Кто отец этого прелестного ребенка?» А он коротко отвечает с гордостью «Я» — И пожалуйте: рубль в кармане.
Мямлин. Электричество больше всего тут помогает, и мне теперь гораздо лучше!.. Конечно, когда взволнуешься чем, так усиливаются припадки, а сегодня вот я являлся к
графу, потом к нашему
новому начальнику, Алексею Николаичу Андашевскому, и, наконец, к вашему превосходительству… Все это очень приятно, но не могло не подействовать.
Приход
графа прервал разговор. Все стали с ним знакомиться, и особенно исправник обеими руками долго жал его руку и несколько раз просил, чтоб он не отказался ехать с ними в компании после бала в
новый трактир, где он угащивает дворян и где цыгане петь будут.
Граф обещал непременно быть и выпил с ним несколько бокалов шампанского.
Ильин, выпивший довольно много на прощаньи и всё время правивший сам лошадьми, вдруг сделался печален, стал уговаривать
графа остаться еще на денек, но когда убедился, что это было невозможно, совершенно неожиданно со слезами бросился цаловать своего
нового друга и обещал, что, как приедет, будет просить о переводе в гусары в тот самый полк, в котором служил Турбин.
Войдя в комнату и зазвав туда Блюхера, огромную серую меделянскую собаку, приехавшую с ним,
граф сбросил заиндевевшую еще на воротнике шинель, спросил водки и, оставшись в атласном синем архалуке, подсел к столу и вступил в разговор с господами, сидевшими тут, которые, сейчас же расположенные в пользу приезжего его прекрасной и открытой наружностью, предложили ему бокал шампанского.
Граф выпил сначала стаканчик водки, а потом тоже спросил бутылку, чтоб угостить
новых знакомых. Вошел ямщик просить на водку.
Этот граф-гусар, красавец, казался ей каким-то совершенно
новым для нее, непонятным, но прекрасным существом.
Вновь выбранный исправник с своей компанией, кавалерист и другие дворяне уже давно слушали цыган и пили в
новом трактире, когда
граф в медвежьей, крытой синим сукном шубе, принадлежавшей покойному мужу Анны Федоровны, присоединился к их компании.
После двухлетнего трезвого житья рюмка водки подействовала на меня слегка опьяняюще. В мозгу и по всему телу моему разлилось чувство легкости, удовольствия. К тому же я стал ощущать вечернюю прохладу, которая мало-помалу вытесняла дневную духоту… Я предложил пройтись. Из дома принесли
графу и его
новому другу-поляку их сюртуки, и мы пошли. За нами последовал и Урбенин.
— А вот-с, в Санкт-Петербург отправляют! — сладенько улыбнулся приемщик и указал подбородком в угол, где на единственном имевшемся в почтовом отделении стуле сидела темная человеческая фигура… Увидев меня, эта фигура поднялась и подошла ко мне. В ней я узнал моего
нового знакомого, моего новоиспеченного врага, которого я так обидел, когда напился у
графа…
Не успел я еще опомниться после посещения Ольги, как ко мне пожаловал
новый гость. К моей квартире подъехала с шумом карета, и Поликарп, плюя по сторонам и бормоча ругательства, доложил мне о приезде «тово… энтого, чтоб его…», т. е.
графа, которого он ненавидел всеми силами своей души.
Граф вошел, слезливо поглядел на меня и покачал головой…
Граф был весьма польщен таким вниманием, таким теплым участием на далекой чужбине. Появление его вечером в губернаторской зале произвело решительный эффект. Все уже заранее знали о польском
графе, привезенном «в наше захолустье» под надзор полиции. Ее превосходительство рассказала нескольким своим приближенным с таким участием о «еще одном
новом политическом страдальце», и это придало еще больший интерес новоприбывшему
графу. Все с нетерпением ожидали его появления.
Но хитрую принцессу перехитрили. Христенек сообщил
графу Орлову о сделанном ему приеме и получил от своего начальника
новые наставления. До Орлова дошли верные известия о характере самозванки. «Свойство она имеет отважное, — доносил он императрице, — и своею смелостию много хвалится». Этим-то самым свойством характера принцессы и задумал
граф Орлов увлечь ее в расставленные сети. Он не ошибся в расчете.
Принцесса с нетерпением ожидала в Рагузе ответов от султана и от
графа Орлова, еще довольно дружно живя с Радзивилом и французскими офицерами, а также с консулами французским и неаполитанским. Наскучив ждать, она 11 сентября написала
новое письмо к султану, стараясь отклонить его от утверждения мирного договора, еще не ратификованного, и прося о немедленной присылке фирмана на проезд в Константинополь.
И в первый же вечер, когда
граф (еще в первую зиму) пригласил к себе слушать действие какой-то
новой двухактной пьесы (которую Вера Самойлова попросила его написать для нее), студиозус, уже мечтавший тогда о дороге писателя, позволил себе довольно-таки сильную атаку и на замысел пьесы, и на отдельные лица, и, главное, на диалог.
— Ну вот и прекрасно! — воскликнул
граф. — А эта милая дама и живет отсюда очень недалеко — в
Новой Деревне, и дача ее как раз с этой стороны. Мы подъедем к ее домику так, что нас решительно никто и не заметит. И она будет удивлена и обрадована, потому что я только вчера ее навещал, и она затомила меня жалобами на тоску одиночества. Вот мы и явимся ее веселить. Теперь пустим коней рысью и через четверть часа будем уже пить шоколад, сваренный самыми бесподобными ручками.
Как только они выехали за
Новую Деревню, на лужайку к Лесному,
граф говорит...
Марья Степановна повела на двойной куш, и об Иване Павловиче в самую неожиданную минуту последовало
новое представление
графу к повышению.
Целые дни
новая сестра проводила в офицерской палате при
графе.